Вхождение в войну

Первые бои вели практически одни мальчишки

1999-12-24 / Юрий Васильевич Шаталин - командовал в 1979 г. 5-й мотострелковой дивизией в Афганистане, генерал-полковник в отставке.

Из досье "НВО" 10 декабря Генеральным штабом в Туркестанский военный округ по устным приказам министра обороны СССР маршала Дмитрия Устинова были отданы следующие распоряжения: - доукомплектовать до полного штата и 11 декабря отправить в Термез понтонно-мостовой полк Киевского военного округа; - привести в повышенную готовность 103-ю воздушно-десантную дивизию и 11 декабря сосредоточить ее на аэродромах погрузки; - привести в повышенную готовность пять дивизий и три отдельных полка военно-транспортной авиации и 11 декабря сосредоточить их на аэродромах погрузки; - привести в повышенную готовность 5-ю и 108-ю мотострелковые дивизии ТуркВО. По одному мотострелковому и танковому полку этих дивизий привести в полную готовность. Всего для создания 40-й армии было развернуто и доукомплектовано до полного штата около 100 соединений и частей, призвано из запаса 50 тыс. человек.

НЕ ЗАБЫТЬ мне тех декабрьских дней и ночей 79-го. Тогда я командовал уже четвертый год 5-й гвардейской мотострелковой дивизией, штаб которой находился в Кушке, и готовился к ее сдаче. Прошел собеседование в ЦК КПСС на новую должность, поэтому объявление 11 декабря повышенной боевой готовности дивизии мне запомнилось особо. Думал, что вскоре последует отбой. Ведь это было уже третье развертывание за год. Однако через два дня была объявлена полная боеготовность. А когда к нам прибыл с оперативной группой генерал-полковник Меримский, возглавлявший тогда Главное управление боевой подготовки Сухопутных войск, стало ясно, что на этот раз отбой последует не скоро.

Генерал-полковник Меримский провел в дивизии командно-штабные учения на картах, где частям намечались маршруты выдвижения на афганскую территорию, но без конкретной обстановки. Помню, начальник штаба дивизии полковник Евгений Скобелев в шутку сказал: "Как бы нам Новый, 1980-й год не встречать вместе с афганцами..." Всерьез его слова никто не воспринял. Нас, конечно, интересовали события в Афганистане, особенно после мятежа военного гарнизона в Герате, вспыхнувшего в марте 79-го, когда там были казнены несколько наших советников.

Именно в разгар мятежа 5-я дивизия была впервые развернута до штата военного времени. Но потом постепенно все улеглось, и мы снова переключились на наши обыденные дела, боевую подготовку.

В районах сосредоточения нам было особенно тяжело с приемом техники и людского резерва. Власти попросту игнорировали наши мобилизационные планы. Многие хозяйства вместо ЗИЛов отдавали нам старые ГАЗ-51, иногда предлагали две неисправные машины вместо одной новой. Мое терпение лопнуло, и я вынужден был доложить об этих "хитростях" первому секретарю ЦК компартии Туркменистана. И только после этого мы более-менее доукомплектовали дивизию людьми и техникой до штатов военного времени.

Начали активную подготовку приписного состава, сколачивание подразделений. Также с большими сложностями шло отмобилизовывание и 106-й дивизии под командованием генерал-майора Константина Кузьмина, находящейся в Термезе. Это соединение тоже готовилось для ввода в Афганистан. Там же, кстати, был развернут и штаб 40-й армии, командующим которой стал генерал-лейтенант Юрий Тухаринов, а генерал-майор Леонид Земцов возглавил штаб.

Нужно отметить, что развертывание 40-й армии осуществлялось в условиях секретности под видом подготовки к учениям. Хотя чем ближе было время "Ч", тем больше говорили об Афганистане, но это были только разговоры. Сужу по себе. Впервые о вводе дивизии в Афганистан мне доверительно сообщил командующий войсками ТуркВО генерал-полковник Юрий Максимов утром 24-го декабря, но об этом я не имел права сказать даже своим заместителям - полковникам Александру Мельникову, Евгению Скобелеву, Виталию Павлюченко, не говоря уже о других командирах.

Вечером того же дня по заранее оговоренному сигналу я вскрыл пакет, где дивизии ставилась боевая задача войти на территорию Афганистана, в район Кандагара. Таким образом, на выработку решения на марш, постановку конкретных задач командирам полков, приданных подразделений у нас оставалось двое суток. В течение следующего дня наш штаб выработал решение на марш.

Как позже стало известно, 24 декабря министр обороны СCCP маршал Устинов подписал общую директиву на ввод войск в Афганистан "в целях оказания интернациональной помощи дружественному афганскому народу..." В директиве участие войск в боевых действиях на территории этого государства не предусматривалось. Имелось в виду, что войска станут гарнизонными, возьмут под охрану военные объекты и тем самым стабилизируют обстановку в стране. Общий замысел сводился к тому, чтобы двумя наземными маршрутами: Термез-Хайратон-Кабул-Газни и Кушка-Герат-Шинданд-Кандагар, а также по воздуху с помощью самолетов ВТА перебросить 103-ю воздушно-десантную дивизию на территорию Демократической Республики Афганистан и таким образом опоясать кольцом жизненно важные центры Афганистана и границу. Хотя время "Ч" - срок пересечения госграницы - было установлено: 25 декабря в 15.00 московского времени. На нашем, кушкинском, направлении переход смещался на одни сутки.

Боевой приказ на марш командиру авангардного полка подполковнику Владимиру Кабанову я отдал в 20 часов 26 декабря. Правда, 25 декабря днем я приказал приданному дивизии тактическому десанту в составе батальона десантно-штурмовой бригады выйти заблаговременно на Гератский перевал и предотвратить возможное сопротивление 17-й афганской пехотной дивизии (ПД), где в марте был мятеж. Как потом выяснилось, мы на полчаса опередили афганцев, которые планировали устроить засады для наших колонн. А когда пошли БМП, танки, они уже не посмели открыть огонь.

Конечно, ни я, ни мои заместители не думали тогда, что с этого 700-километрового ночного марша до Кандагара начинается самая длинная в истории Советского Союза война, которая принесет неисчислимые жертвы и нам, и афганцам. Вымотанные за те две недели подготовки офицеры и солдаты хотели тогда одного - определенности. Выполнить боевую задачу - никто не предполагал, что она затянется больше, чем на месяц-другой, - и вернуться обратно домой. Увы, история распорядилась иначе.

Дивизия выдвигалась из Кушки, Тахта-Базара и Олотани. Наши колонны растянулись на десятки километров. Как сейчас помню первую встречу с афганцами в Герате. Это случилось на рассвете 27 декабря. Удивился: 5 часов утра, а на улицах полно народа с цветами. Оказалось, встречают "шурави", как стали называть нас, советских воинов. Такая же теплая встреча была и в других городах и селениях на севере Афганистана.

Ко мне пробились командир 17-й ПД и наш советник и предложили на своей машине подъехать в штаб, где от меня ждал сообщений главный военный советник в ДРА генерал-полковник Магометов. Не успел я сказать и пары фраз, как генерал набросился на меня с упреками, почему от меня не поступило докладов. "Я вас не знаю, - ответил я тогда. - Есть командующий армией, округом, им и идут мои доклады". Узнав об этом инциденте, генерал-лейтенант Анатолий Богданов отчитал меня за то, что я отлучился из дивизии, да еще и на чужой машине. А если это провокация? Мы все еще жили по законам мирного времени, но, по сути, уже вступили на землю, где бушевала война.

Позже стало известно о наших первых потерях - на перевале Саланг в первый день марша улетел в пропасть экипаж БМП. Тогда же на подлете к Кабулу разбился, а возможно, и был подбит, самолет Ил-76 с десантниками на борту.

Были потери, к сожалению, и у нас. 30 декабря из-за неосторожности обращения с оружием скончался от ран один солдат, а другой погиб под самый Новый, 1980-й год от своих пуль. Случилось это из-за нашей безалаберности, халатности. Помню, только сели с заместителями в палатке под Шиндандом за праздничный стол - звонок от оперативного дежурного: 101-й полк ведет бой под Гератом. Я тут же сел на БТР и с группой офицеров поехал в полк. Оказалось, мотострелки открыли ответный огонь по расположению нашего медбата, когда оттуда кто-то дал очередь. А ночью, как известно, все кошки серы. Началась пальба. В результате - один погиб, еще несколько человек были ранены. Так что Новый год мы встречали в трауре - отправляли погибших солдат в ящиках из-под боеприпасов (не было гробов, да никто и не думал о потерях). На душе у меня было скверно.

Врезались в память и первые убитые мирные афганцы. Случилось это, правда, несколько позже, но тоже из-за нашей халатности. Разведчики доложили (ко мне поступали донесения от нашей агентурной разведки и афганской военной разведки), что в одном из кишлаков под Шиндандом появилась банда душманов. Я долго колебался, а затем под давлением старшего опергруппы Министерства обороны поднял в воздух звено вертолетов огневой поддержки. Вертолетчики, не долго думая, ударили ракетами по кишлаку. Но оказалось, что там были одни мирные жители. Когда я прибыл в этот кишлак, еще дымились развалины мечети, лежали убитые старики и дети. Впоследствии, уже будучи командующим внутренними войсками СССР, а затем первым заместителем Главкома погранвойск СНГ, мне не раз довелось видеть разрушенные жилища, расстрелянных людей. Но те первые безвинно погибшие афганцы, среди них был один мальчик, до сих пор у меня перед глазами...

А летом, когда нас втянули в рейдовые действия против бандформирований, подобные факты трагической гибели мирных граждан стали явлением чуть ли не повседневным - на войне каждый просчет ведет к жертвам. Естественно, все это коверкало сознание наших воинов. Ведь воевали почти мальчишки. Понятно, что все это вызывало у них и боль, и страх, и недоумение... А каким потрясением для всех явились первые наши массовые потери под Джелалабадом, в Ущелье Пяти львов, на перевале Саланг...

В установленное время части нашей 5-й дивизии вышли в будущие пункты дислокации - Герат, Шинданд, под Кандагар. Тяжелее всего было "партизанскому" полку, как мы называли 573-й, под командованием майора Алакули Залтанова. Его пришлось собирать в окрестностях Кандагара в течение двух суток. К счастью, все обошлось без жертв. И я с чистой совестью доложил 29 декабря министру обороны СССР маршалу Устинову о выходе полков дивизии в указанные пункты на афганской земле. "Береги людей, комдив", - напутствовал меня маршал. Тогда я еще не знал, что завтра в дивизии будет первый погибший. А затем второй, третий... И наш Ограниченный контингент постепенно втянется в самую настоящую войну на долгие 10 лет.

Б.В.ГРОМОВ "Первая командировка" (отрывки из книги).

Осенью (1980 г.) я был назначен командиром 5-й гвардейской мотострелковой дивизии, которая до ввода в Афганистан находилась в Кушке. После войны она вернулась на свое прежнее место, стоит в Кушке и сейчас. Почти вся дивизия осенью 1980 года находилась в Шинданде. Лишь один полк действовал в отрыве от основных сил — он был расположен в Герате, очень красивом, с тысячелетней историей городе. Этот район был для нас важен прежде всего потому, что там находилась вторая по величине авиабаза на всем западе Афганистана.

Я сменил на должности командира дивизии генерала Юрия Васильевича Шаталина, который позже стал командующим внутренними войсками. 5-й мотострелковой дивизией он командовал долго, еще до того, как она была введена в Афганистан. За четыре дня мы вместе с ним облетели районы, где несли службу подразделения дивизии, побывали почти на всех заставах и в Герате.

Он познакомил меня с офицерами и афганским руководством авиабазы. Интересна такая деталь. К себе домой в Кушку генерал Шаталин улетал рано утром. От штаба дивизии до аэродрома было не больше пяти минут езды на машине. Когда мы туда приехали, нас уже ждал оркестр, заместители комдива и командиры частей. После того как мы попрощались и были сказаны все теплые слова, оркестр заиграл «Прощание славянки». Двигатели вертолета уже работали, Шаталину оставалось только сесть и закрыть люки. В этот момент у вертолета неожиданно лопнуло одно колесо. Все немного растерялись. Во-первых, такое происходит не каждый день, а во-вторых, Шаталину предстояло больше часа лететь над районами, где постреливали. Прежде всего, это была огромная «зеленая зона» вокруг Герата. Пришлось, чтобы, не дай Бог, не случилось самого плохого, дополнительно выделить два вертолета огневой поддержки.

5-я дивизия в бытовом отношении была обустроена лучше других. Штаб стоял примерно в километре от частей, так что туда мы ходили пешком. Все управление дивизии разместилось в шести одноэтажных домиках, в каждом из которых было четыре комнаты, печное отопление, туалет и умывальник. Городок впоследствии разросся — появились офицерская столовая и еще несколько домиков. Там же размещались батальон связи и фельдъегерская служба.

Луркох

Приняв должность, я хотел еще раз побывать во всех подразделениях, но сделать это мне не удалось. Дивизия в это время вела боевые действия недалеко от Фараха, в горном массиве Луркох. Руководил ими генерал Ю. В. Шаталин, но за неделю до моего приезда в Шинданд он оттуда уехал, оставив вместо себя первого заместителя.

Возле Луркоха дивизия находилась больше четырех недель, для нас это был очень большой срок: мы несли там потери. На третий день после вступления в должность я прилетел в окрестности Фараха. Необходимо было на месте разобраться и определиться в дальнейших действиях.

Массив этот представлял собой интересное и необычное место. На абсолютно голой равнине в радиусе шести километров высились каменные глыбы. Самая большая вершина находилась на высоте более трех километров над уровнем моря.

По данным нашей и афганской разведок, в центре массива находилась большая база с оружием, боеприпасами и продовольствием. Душманами там был оборудован неприступный лагерь, откуда они совершали набеги на дорогу, по которой непрерывно шли в Кандагар наши и афганские колонны, а также на расположение 70-й отдельной могострелковой бригады. Все подступы и радиальные ущелья, ведущие в центр горного массива, были заминированы.
Командный пункт дивизии размещался в нескольких кунгах, которые были зарыты в землю и тщательно закрыты маскировочными сетками. Там уже находились все заместители командира дивизии, отвечающие за работу артиллерии, связи, авиации и разведки. Эти боевые действия мы проводили совместно с афганской пехотной бригадой, численность которой не превышала 115 человек. Фарах был для них местом постоянной дислокации. Иногда, когда отрабатывалось взаимодействие, мы приглашали в наши кунги и афганских военных.

В течение двух дней я выслушивал мнения тех офицеров, которые долгое время находились возле Луркоха и досконально знали ситуацию. Обсуждение проходило тяжело. Мы колебались. Наши офицеры однозначно говорили о том, что продолжать боевые действия и идти внутрь горного массива бессмысленно. Предлагали самим заминировать все входы и выходы, оставив душманов как бы в мешке, и постоянно держать их под воздействием артиллерии и авиации — каждый день подбрасывать им туда «подарки».

Афганцы придерживались другого мнения. Их командир предлагал сделать мощный прорыв вглубь и уничтожить эту базу. Свое решение к тому моменту у меня уже было готово, но я все-таки поинтересовался: «Кто пойдет первым?» Оказалось, что первыми должны идти советские. У афганцев, как сказал заместитель их командира по политической части, сил пока маловато, но они сделают все для того, чтобы поддержать и помочь нам.
Безусловно, базу в Луркохе необходимо было ликвидировать. Однако во время каждой нашей попытки хоть на несколько метров продвинуться в глубь горного массива мы наталкивались на упорное, прямо-таки отчаянное сопротивление душманов, которому никто из нас не мог найти объяснение. По-видимому, на самой базе находилось нечто такое, что необходимо было хорошо оборонять. Сам лагерь, скорее всего, был подготовлен давно и с перспективой: огромные запасы боеприпасов и продовольствия позволяли душманам продержаться там несколько месяцев.

Для проведения захвата Луркоха, перед тем как идти самим, нам предстояло разминировать все отлично простреливаемые душманами ущелья. Сделать это без потерь с нашей стороны было невозможно. Двигаться по горным хребтам, для того чтобы занять господствующие высоты, десантники не могли — они нарывались на стену шквального встречного огня.

Высадить десант в Луркохе мы тоже не могли — у нас для этого не было достаточных сил. Не хватало артиллерии для того, чтобы предварительно перед высадкой обработать все склоны и тем самым исключить возможность открытия огня по десантникам. В тот период мы не располагали необходимым для десантирования количеством вертолетов и фронтовой авиацией для прикрытия этих вертолетов. Самая же большая проблема состояла в том, что мы не могли управлять десантом, если бы он ушел в горы, а тем более спустился в ущелье. Потеря связи с десантом для солдат равнозначна их гибели. У нас не было авиационных комплексов с радиоретрансляторами, которые позже висели в воздухе во время каждых боевых действий. Операция, если бы она состоялась в то время, принесла бы нам только жертвы.

Исходя из этого, я принял решение не проводить операцию внутри Луркоха, а ограничиться лишь теми мерами, которые предлагали офицеры управления дивизии. Мы тщательно заминировали подступы к горному массиву и еще раз хорошенько обработали его артиллерией. Между скалами Луркоха и дорогой выставили усиленные заслоны, которые перехватывали душманов. На все это у нас ушло пять дней, после чего подразделения дивизии вернулись в казармы. Цели проведенные нами боевые действия не достигли, потому что мы решили не идти на потери. Мы отдавали себе отчет, что через какое-то время нам придется сюда вернуться. Так и получилось.

Спустя несколько месяцев база в Луркохе опять стала о себе напоминать. Душманы в этом районе возобновили нападения на автомобильную трассу и систематически увеличивали подчиненную себе территорию. Мы сделали все, для того, чтобы не только запереть душманов в ущельях, но и вынудить их уйти оттуда. Они должны были понять, что Луркох для них «засвечен», он постоянно находится под нашим прицелом и спокойно жить и действовать им там уже не придется. Горный массив практически ежедневно подвергался авиационным бомбардировкам и обстрелам дальнобойной артиллерии, а минирование основных ущелий и подступов к ним постоянно «освежалось». Тем не менее, нам стало известно, что Луркох все равно используется оппозицией как своего рода объединенный командный пункт — на хорошо укрепленной базе в центре гор периодически продолжали собираться руководители бандформирований. Самое же главное заключалось в том, что во время непрекращавшихся нападений душманов на наши заставы, сторожевые посты, а также военные гарнизоны части 40-й армии и правительственных войск продолжали нести потери. Командование 5-й дивизии встало перед необходимостью предпринять решительные меры и каким-то образом нейтрализовать находившиеся в ущельях силы моджахедов. Другими словами, нам нужно было уничтожить их и сделать все для того, чтобы в последующем вообще не вспоминать о Луркохе.

Во время боев за этот горный массив нам, к сожалению, не удалось избежать людских потерь. Самые большие жертвы были в 21-й пехотной бригаде правительственных войск, которая дислоцировалась в Фарахе, примерно в сорока километрах от горного массива, и вместе с нами принимала участие в боевых действиях в районе Луркоха. Мы тоже теряли людей, хотя всячески пытались ограничить свое участие в боях — Луркох нужен был прежде всего самим афганцам, а не 40-й армии. Погибшие и раненые у нас были в основном среди саперов, мотострелков и десантников, которые пытались занять господствующие высоты, приближаясь к центру горного массива. Возле Луркоха мы теряли не только солдат и офицеров 5-й дивизии, но и военных советников. Трагическая гибель одного из них, военного летчика генерал-майора В. Хахалова, заставила нас не только активизировать боевые действия, но и пойти на крайние меры.

Генерал Хахалов прилетел в Афганистан, получив приказ главкома ВВС маршала авиации П. С. Кугахова проверить эффективность применения штурмовиков Су-25 в этом горном массиве. Вначале шла нешуточная борьба за невыполнение этого приказа, поскольку, по замыслу Кутахова, после каждого бомбово-штурмового удара с воздуха мотострелковые подразделения должны были идти в центр Луркоха для того, чтобы убедиться — да, авиация своей цели достигла. Командование 5-й дивизии, да и в целом 40-й армии, это ни в коем случае не устраивало — мы знали, к чему приведет такая «проверка», и уже имели горький опыт потерь. Я до сих пор уверен, что этим нужно заниматься на полигонах. Если же возникла необходимость провести инспектирование в реальной боевой обстановке, как решил Кутахов, то делать это нужно не в горных массивах, а на открытой местности, куда можно подлететь на вертолете или десантироваться под прикрытием той же авиации или артиллерии. В Луркохе весь замысел Кутахова был не только недальновиден, но и заранее обречен. К сожалению, он не понял этого сам, а никто из его помощников не набрался смелости вовремя подсказать.

Несколько дней генерал Хахалов находился возле Луркоха. Как я сказал, мы всячески препятствовали его полету в центр горного массива. Все-таки он выбрал момент, когда я уехал, а руководство боевыми действиями продолжил мой заместитель и, несмотря на настойчивые советы не делать этого, на двух вертолетах на свой страх и риск отправился по горным ущельям в глубь Луркоха. Оттуда Хахалов уже не вернулся. Вертолет, в котором он находился, был подбит душманами и упал недалеко от их базы. После того, как это произошло, мы были просто вынуждены с ожесточенными боями пробиваться по горам и хребтам, по дну двух ущелий в центр горного массива. Очень быстро подготовленная операция проводилась главным образом, конечно же, для того, чтобы забрать хотя бы тела генерала и членов экипажа, погибших вместе с ним, и не оставить их на поругание. Когда мы дошли до центра Луркоха и окончательно овладели этим укрепрайоном, недалеко от базы нашли обломки подбитого вертолета и останки офицеров. На них было страшно смотреть. Над телами генерала, а он был в форме, и вертолетчиков душманы жестоко глумились — им выкололи глаза, отрезали уши…

На операцию нам потребовалась почти неделя. В ходе боев погибло восемь человек. База, которая не давала нам покоя больше полутора лет, была сделана, как говорится, по последнему слову инженерной техники. Среди скал были оборудованы огромные хранилища, бетонные сооружения и укрытия. Там можно было спрятать десятки тысяч тонн горючего, продовольствия и боеприпасов. Все, что доставалось душманам в результате налетов на дороги — а нападениям подвергались не только советские колонны, но и простые афганцы, — переправлялось туда. Душманы не отличались особой разборчивостью в выборе добычи — мы нашли там и посуду из французского стекла, и контейнеры с химическими удобрениями, и многое другое. Всю базу мы, естественно, разгромили, особо прочные сооружения взорвали, еще раз заминировали весь этот район, и ушли оттуда. На этом операция завершилась.
Справедливости ради должен сказать, что значительно позже Луркох опять попал в поле нашего зрения. Бандформирования, действовавшие там, напомнили о себе в конце 1985 года. В ответ на вылазки душманов пришлось нанести серию массированных бомбово-штурмовых авиационных ударов, после которых Луркох уже не доставлял нам особого беспокойства.